КРАКЕН

Спокон веков в пучине океана
Громада Кракен беспробудно спит
Он слеп и глух, по туше великана
Лишь временами бледный лучь скользит.
Над ним колышутся гиганты губки,
И из глубинных, темных нор
Полипов несчислимый хор
Протягивает щупальца, как руки.
Тысячелетья Кракен там почиет,
Так было и так будет впредь,
Пока последний огонь прожжет пучину
И жаром опалит живую твердь.
Тогда он ото сна воспрянет,
Пред ангелами и людьми предстанет
И, с воем всплывши, встретит смерть.
Альфред Теннисон

посмотреть на других

Кракен, спрут – так меня называют люди, еще порой гигантским осьминогом зовут. Да, похож я на осьминогов: голова и множество щупалец, усеянных присосками. Вот только мое щупальце может обхватить и раздавить в щепки судно. Я огромен, как остров, и охочусь на гигантов-кашалотов. Есть у меня такая слабость: люблю, когда сыт и в настроении, подняться на поверхность, погреться на солнышке и послушать новости с суши, которые разносят чайки. Интересно же узнать, что в мире творится. Так порой заслушаюсь и разомлею, что в сон провалюсь… лет на двести. А как проснусь – выяснится, что меня уже и прибрежным песком занесло, и человечки меня на карты как остров занесли (додумаются же!), и черте что на моей спине вытворяют. Костры на мне почему-то любят жечь, а кому это понравится? Я-то вернусь к себе на глубину, а за мной такой водоворот останется, что их кораблики со всем экипажем как камни ко дну пойдут. Сами виноваты, внимательнее надо быть. Вокруг меня всегда мелькают косяки рыб – знают, что ни один хищник ко мне не осмелится приближаться, а сам я на мелочь не охочусь. Иногда наверху проплывают рыбаки, дивятся исключительным уловам. Поговаривают даже – на Кракене, мол, рыбачили. Ну, это они рассказывают, если я спокоен и сыт и их суда домой возвращаются. А то столько от них бывает возни над головой – шум, крики, суматоха… Не люблю. Иной раз так утомят, что приходится подниматься и успокаивать. Не ценят, бьют топорами и баграми по щупальцам. А они, знаете ли, не железные, да и неприятно. Вот и выходит незапланированный перекус, а прятаться от меня, да еще и в гневе, бесполезно – не так трудно обшарить гибкими щупальцами все судно от палубы до трюмов. Что ценного нащупаю – прихвачу в логово, нечего добру пропадать. А сам кораблик оставлю плавать, мне он ни к чему. Логово у меня выстлано золотом и самоцветами, в ясную погоду блестит так, что даже на поверхности видно, как из глубины идет яркий свет и по волнам бегают разноцветные блики. Никому из людей и не снились такие богатства. Впрочем, не нашлось пока смельчака, который попробовал бы полезть за ними. Что и говорить, дурная слава обо мне сложилась. Зато сколько баек рассказывают обо мне моряки, сколько книг и стихов мне посвящено! Чайки говорили, что уже и фильмы снимают. Но, может, и врут, с них станется.